Хорошо, что у Шаада есть Мигель, который в городе появляться просто обязан)

"Ave, старая вязальщица черной шерсти! Morituri te salutant {Идущие на
смерть приветствуют тебя (лат.).}. Немногие из тех, на кого она смотрела,
увидели ее еще раз..."

Да, и корабль этот не потонет.

Еще бы потонул... обижаешь)
А уж с медузами на борту - тем более)

"...Судно задребезжало у меня под ногами, словно пустая жестянка из под сухарей Хентли
и Палмера, отброшенная ногой в канаву; впрочем, судно было далеко не так
прочно и изящно, но я столько над ним потрудился, что не мог не привязаться
к нему. Судно давало мне возможность проверить в какой-то мере себя,
испытать мои силы. Нет, работы я не люблю. Я предпочитаю бездельничать и
мечтать о том, сколько чудесного можно было бы сделать. Я не люблю работы -
никто ее не любит, - но мне нравится, что она дает нам возможность найти
себя, наше подлинное "я", скрытое от всех остальных, найти его для себя, не
для других".

"Вы удивляетесь, почему я не сошел на берег и не принял
участия в вое и пляске? Да, я этого не сделал. Утонченные чувства, скажете
вы? К черту утонченные чувства! У меня не было времени. Я должен был
возиться со свинцовыми белилами и полосами, оторванными от шерстяных одеял,
накладывать повязки на эти протекающие трубы. Я должен был управлять судном,
огибать коряги и во что бы то ни стало вести вперед наше старое корыто. Во
всем этом достаточно было поверхностной реальности, чтобы спасти человека
помудрее меня."

читать дальше"А в промежутках мне приходилось следить за дикарем,
исполнявшим обязанности кочегара. Это был усовершенствованный экземпляр: он
умел растапливать котел. А находился он внизу, как раз подо мной. Смотреть
на него было так же поучительно, как на разгуливающую на задних лапах собаку
в штанах и шляпе с пером. Понадобилось всего несколько месяцев, чтобы
обучить этого славного парня. Он косил глаза на манометр и водомер, всеми
силами стараясь проявить свою неустрашимость, а ведь бедняга все еще носил
на шее ожерелье из зубов; курчавые волосы его были выбриты так, что череп
был как бы расписан узорами, и на каждой щеке красовалось по три шрама. Ему
бы следовало хлопать в ладоши и плясать на берегу, а вместо этого он работал
- раб, покорившийся странному волшебству и набиравшийся спасительных зна
ний. Он был полезен, так как его обучили. А знал он вот что: если вода в
этом прозрачном сосуде исчезнет, то злой дух, обитающий в котле, почувствует
великую жажду, разгневается, и страшно будет его мщение. Итак, он потел,
подбрасывал дрова и с опаской следил за сосудом; экспромтом изобретенный
амулет из тряпок привязан был к его руке, и плоский кусок отполированной
кости величиной с карманные часы украшал его нижнюю губу".

- Поймай их, - отозвался он, тараща налитые кровью глаза и поблескивая
острыми зубами. - Поймай их. Отдай их нам.
- Вам? - переспросил я. - А что вы будете с ними делать?
- Съедим их! - коротко ответил он и, облокотившись на поручни, принял
величественную позу и стал задумчиво всматриваться в туман. Несомненно, я бы
ужаснулся, если б не пришло мне в голову, что он и его приятели, должно
быть, очень голодны и что в продолжение последнего месяца голод их все
усиливался. Они были наняты на шесть месяцев (не думаю, чтобы хоть один из
них имел о времени такое же ясное представление, какое имеем мы, озирая
позади себя бесчисленные века; они все еще пребывали в начале времен и не
могли руководствоваться унаследованным опытом). Разумеется, поскольку
контракт был составлен в соответствии с каким-нибудь шутовским законом,
придуманным в низовьях реки, то никому и в голову не приходило поразмыслить
о том, как они будут жить.

Вдруг я почувствовал, что стою на чем-то очень теплом и мокром, и
посмотрел вниз. Человек перевернулся на спину и смотрел прямо на меня;
обеими руками он сжимал эту трость. Но то была не трость, а древко копья;
брошенное в окно рубки, копье вонзилось ему в бок под ребрами до самого
древка, и на боку зияла страшная рана; мои ботинки были полны крови, под
штурвалом виднелась блестящая темно-красная лужа. Его глаза светились
странным лучистым светом. Внизу снова началась ружейная стрельба. Он смотрел
на меня с тревогой, сжимал копье, словно какую-то драгоценность, и как будто
боялся, Что я попытаюсь отнять ее у него.
Я должен был сделать над собой усилие, чтобы оторвать от него взгляд и
следить за штурвалом.