Теперь нужно попытаться представить, как мне обозначить семь дней, в которые я был совершенно уверен, что это прекраснейшие дни. Трудновато, поскольку... каждый момент был ярок, для меня многогранен и... мой мир сцепился с другим моим миром, как Индия и Евразией, там, где я вычерчивал по карте: по Хребту.
Но, конечно, жалкий и нчтожный я ничего не смог толково записать (кроме землеописания, культуры, философии, отчасти религии и просто... колдовского устройства?
Второе, у меня болят все суставы в правой руке. Я заболел, после того как приехал к доно, который разводит острых вирусов. Я об этом знал, но это для меня не было вопросом. Я хотел его, и я у него был.
Едва могу вспомнить, когда еще чувствовал его и себя так; когда упивался так тем, что мы вместе, мы напарники, и я могу делать, что угодно и что взбредет в голову, даже когда дело переходило на Винса с Айвой.
Это было двадцать первое число.
Двадцать второе и двадцать третье я провел у окасан и дайфу. Двадцать второго я оставил ключи на своей квартире, окасан, захавшие ко мне, заперли ее, и двадцать третьего мне, не солоно хлебавши, пришлось от себя переезжать к дайфу. Почти не помню, что у них было, зато помню, что много писал об удивительной природе.
Писал к доно о Винсенте, и помню, что получал от него рескрипты о нас. И о Айве, конечно. Божественные, вот как. Они вдохновлены, и мне повезло, что я мог вдохновение видеть.
Зато сегодня проявил себя вполне подонком, заболев вот так:
"...Казалось, что боль захватила уши, давила на глазные яблоки изнутри, жаркими объятиями прихватывала виски и горячо ударяла в лоб. Язык не желал действовать, будто пальцы сдавили челюсть, Дрожали кончики пальцев..."
Эта боль стучала в висках чуть выше отрывка, а дрожали руки все - ниже.
Да, уж само собой,что я лег спать не тогда, когда доно говорили, а когда меня совсемсовсем уже повело. Наверное, я из тех, кто как один профессор, готов в предсмертом состоянии задиктовывать студентам, как ощущается приближение смерти. Почему я такой... больной на голову?
Сасори-но-ками, если они меня простят, у них железная душа.
Ведь они позвонили сегодня в половине восьмого, чтобы увериться, что я не просплю всякие обязанности. И еще позвонили. А я был занят такой чепухой(
Они правы, мой доно. Я не буду игроком там, пусть я высококласнейший игрок этого имени и уверен абсолютно, что воспринимаю все импульсы, и пусть я вижу, что мое мировосприятие отвечает специфическому, но верному восприятию этого типа.
Скверно.
Я хуже Винсента.
Поэтому доно оборвали связь.
Честь по чести, они себя ведут очень достойно, очень сильно, очень... поддерживающе; но я-то разболтался по самое немогу.
Тенглар, а? Моё внимание поделить на три или на четыре, и эту-то часть я отдаю доно? Они и так находят меня невнимательным. Ладно, довольно о муках.
Ковер, который я помнил еще ребенком, накрыл большую часть моей комнаты.
Не тренируюсь. Не читаю Вагабонд. Так держать.
Я бы хотел больше сказать, потому что за тем, что так вдохновляет, за играми ума и души, забываю вещи более практические. Подумаешь, болезнь? Да я лучше себя никогда еще не чувствал. Я люблю ощущать всю боль, всю тяжесть, жар и прочее. Потому что моей душе хорошо, и тело она читает с довольных позиций.
Ну. Я на миллиметр ткнул в то, что проедвает в моей не очень глубокой совести сантиметры.
Нужно же быть таким тупым, знать, что тупой и быть тупым дальше?