Скоро буду, потягиваясь, ронять тут пару строк, что дни проведены с доно. Чего еще ожидать от тех, кто составляет рабочую пару в "Акацки"?
Я:
мне снился сон из двух частей. О том, как хозяйка дома, где живет Сасори, подходит ко мне, расположившемуся, по обыкновению, в кровати Сасори; разговор разговором, но она решает проверить, из чего сделан клон, оставленный на как бы моей кровати на другой половине комнаты. Разумеется, достает темную кофту, под покровом темноты реалистично изображавшую мою шевелюру, футобольный мяч, шлем Дарта Вейдера (это барахло действительно изображало меня, вместе с кучей прочего, что хранит Тоби)...
...
После же серьезно говорит, что загрузит Сасори (делами) так, чтобы у него вообще не было времени на наши встречи (да, ей не нравится, что я и доно можем разместиться на его полуторной).
Нет, кто не знает, того не проймет то, что происходило дальше, как бы все ни было реалистично (а сон был очень реален).

Вторая часть была, напротив, нереальна так, что я знал, это сон. Сон, связанный со сном моего трехлетия. На Новый Год у нас, кроме большой ёлки, была маленькая картонная, грушечка-раскладка. Милая и зеленая, с шариками. И мне приснилась земля, несомненно волшебная, по-детски сказочная, без особенной географии, хотя я много лет знал, что всё - декорации, подобно той ёлке, что _за_ ней - нечто куда как более сильное. Даже жуткое. М. Сегодня я увдел ее.
Эту землю для меня, выросшего на пятнадцать лет, связанную смутно с еще каким-то прежним сном. Да, мои сны, кстати, имеют географию. Я помню их, и в одном - скажу, где места, где были другие сны. Некоторые повторяются и в земле, и в событиях.
Так вот.
Вторая часть - безумно волшебный сказочный лес, искры невероятного снега, невозможная красота деревьев, всего, что окружало. Такими настоящие леса не бывают. Никогда. Такими, будто вышедшими с картинок, во всей безумной силе, которая лишь угадывается, когда ты ребенок и пытаешься войти в _нариованное_ пространство.
Я лечу на чем-то вместе с окасан, и она говорит: "Тебе давно пора было вернуться сюда". И цветы, цветы кругом. Невероятные и живые, реальные - как все вокруг. Хватай охапками задыхайся ароматом - всё - твое. Моё. Для меня. Место, куда мне надо было вернуться, где меня долго не было. То, что связано с детством и семьей, мной и моим миром, хотя, в своей угрюмой мрачности, он никогда не был так зачарован.
Она это говорит, зная, что ... всё обрушилось с доно.
Я же, напротив, будто вижу нарисованность и подогнанность этого чудного мира под "экран" видения. Рыдаю, молча глотаю слезы, в руках ломаю нереально большие и блесткие ледяные снежинки.
Нет, в укор этому миру ни слова. Ни одного.
Но горько. Люблю и прошедшее но возвращаться с такой раной и потерей... не могу быть тут. Ни как хозяин, ни как иначе. Горько.
А еще, как если бы я сказал вдруг "нет", напоследок взял тех цветов, но они не были красивы друг с другом, и я решила вернуть их назад, в вазы, у которых мы остановились. Не влезали. Были.. подувядшие.

О чем все это?
1. Ясна первая часть, и вот еще заметки к ней. Дайфу как-то сказал, что тревожится, что я не переживу, если с доно что-то случится.
2. Окасан назвала браслет из стальных тонких пластин "наручниками". Дайфу тоже без особенных пояснений понял, чье оно.

Привязанность, которой что-то угрожает меня тревожит, да, в общем-то, мне все понятно.
Иразбирать себе нечего)

Вторая требует больших комментариев.

Мне не близки ни в коем роде ни цветы, ни солнечные и нереально красивые леса, пусть и зимой. Дух "сумрачного германского гения" во мне рос с самых ранних детских впечатлений.
У меня нет отторженя второй части, нет и насмешки. То, что добро и светло, мной принято, как, видимо, часть меня. Наверное, того детсва. Что же, как я люблю себя, так люблю и эту часть. Безоговорочно, поэтому мне приятно было там. Особенно с окасан.
Главное: во мне сильны были противоречия между тем, чтобы проводить время с родней либо другом. Дело в том, что походы не все, что мне близко, и родственные связи, включая всякие долги (как говорят японцы - гири) в моей крови.
Как и долг дружбы.
Нет, не так-то и сильно все во мне проявлялось, но раз сон об этом, то во внутренней жизни это сказывалось.
Вот почему окасан говорила так.
Противоречие.
Как Гамлет говорил, слова, слова, слова.
Пусть слова будут опорой, по которой я восстановлю как-нибудь то, что переживала. И вот еще, на будущее.
Это одна из тех дружб, какие крепче цепей и дороже всего, что бывает.
Я не из тех, кто верит в вечность чего-либо, но никогда не подвергну сомнениям жар чувств, какие я испытываю теперь. Вообще эти год-полтора.
Раз было, то свято. Важно не то, что не проходит; важно то, что было так, как оно было. Это есть хорошо.
А, да, последнее. Увядающий цветок был важен очень. Потому что медленно, но окасан ведь тоже стареет. Это она создала или воссоздала тот мир для меня. А будет ли другой раз?