contemporaryjapaneseart.blogspot.com/2009/08/ec...

что нравится Земле

*
Little Boy: The Arts of Japan’s Exploding Subculture / Murakami, Takashi, (Ed.). — New York: Japan Society, 2003. — ISBN ISBN 0-913304-57-3

Опять взрыв! [хорош плагиатить] Нет, это не шедевр, но если что-то должно быть выражено грандиозностью, оно будет выражено взрывом!

Ярэ-ярэ да... Кисаме зацепили в колодки.


Что знают "Акацуки", каковы планы, кто их лидер? Ц. Не знаю, Кисамэ, лучше бы одна из твоих акул откусила тебе голову, для организации и то вышло бы больше пользы.


...а. Флэшбэк. Со ка.

Хорошо.

Вот как? Значит, эти двое шли сквозь мир лжи.

Итачи, Кисаме?

Язык откушен,
Ты безумен, за правду
Входишь в ложь. Борись.

Со ка. А информация дороже жизни, да.

>

Возвращаюсь сюда, как прежде возращался сюда и в свою коммунарскую комнату. Теперь там запустение, как слышал от окасан. И мне пусто думать о ней. Не к кому уже возвращаться.
Имею ввиду, что до сих пор, кроме этого вечера, я не смог вызразиться в скорби по Шандралиске. Да и теперь до сих пор не.

Тяжело. Не, образно и сравнительно знаю, как во мне что работает, но нет противовеса в моих руках, какими бы я смог утвердить себя. Род запрятанной катастрофы?

Доно я не смог в этом раскрыться. Всё, что мы с ним создаём хорошо, когда они рядом. Но когда их нет я не могу предполагать, что они думают обо мне или подозревают, как мне плохо [0:24 > with this

flag.flop.jp/frame.html sympin.web.fc2.com/ mannmaruu.web.fc2.com/topmenu.htm

from (because of his searching skill and kindness and fandom loyalty and other soul highs and lows)

 Солнечное сплетение

I have returned to the half-bad-mooded district. Other way I can manage that things without such a romantcy and so on... from the other hand that would be... somehing that I couldn't imagine before. Well. Only to imagine. The end of the postscriptum. 0^33] В порядке, всё своим чередом?
Но я нервный, дакара это род чёрной записи.

Вдох и выдох, рождение и смерть. Взамен потерянного энергитического донора мне нужен новый зарядник? Или мне нужно зачем-то больше энергии? Какое-то строительство внутри?

Не знаю. Собирался попробовать развлечение дайфу-доно, просмотр хорошего кино, но, по правде, лучше бы мне свернуться в кровати. Но увы, дайфу-доно работают.

Вдох и выдох. Вода спокойна, но ключи взбаламучены. Раз так, не покой мне нужен, не ил. Со ка?
Доно через некоторое время (уже) вернутся (вернулись) с "Шаг вперёд". Сколько знаю их, они соберутся связаться. Если начну смотреть "Хороший, плохой, долбанутый", не завершу. Если завершу (почему они так задержатся?), то не успею потворить. Если успею (...), разумеется, сон.

Тяжёлый, долгий, забвенный (?).
К слову, мой город снова меня забрал. Сегодня, ещё четыре дня назад. Тогда это было возле храма, в сумерки и дождь, на стуенях стояли фарфорово-матовыестары плошки с мелкими дарами-приношениями. И на этот раз городу потребовались окасан.

Ну ладно. Город и прежде немного интересовался моим окружением. Разве что не им, тенгу-карасу-но-яро-куном.
Улисс читается, читается.
Хотя пока я хмурый, он идёт печально.

Всё? Не-а. У этой камеры неудовлетворительный zoom.

Теперь я возгорелся не только пере...превзойти доно в бумагомарании, но, что ещё более святое, и скаждым, приближающим к осени, днём - сравняться с тенгу.

А по правде, он в меня вдыхает отдых души. Я с ним будто очищаюсь. Тогда почему мне грустно?

13-го псы загрызли моего духа-охранителя комнаты и моё внутреннее отражение. Соседи... против другой кошки, как мне передали. Впрочем, и сам я подозреваю, что второй душе не повторить эту, а раз так, то не сберечь и духа.
Как говорит этот мрачный тип? Цветы и грёзы? Он прав, и про сон тоже. И про то, что больно, когда кто-то больше не смотрит его с тобой - сказал верно.

Как ниндзя, я и должен проводить большую часть времени вне дома, но мне кажется, я побил рекорды. К тенгу на кончик крыла и когтя я уже забрался.
Здесь дома сбиты из всего, что под руку попадётся: кирпич так кирпич, доски? И их прибить на скорую руку, и картон, и спинки от железных кроватей - из них сварена оградка верхней террасы. Ярэ, и так вот кругом. Ну... Коноха крепко в стороне.

Побыл каппой - плавал в водорослях, пока не вышел на косу, безлюдную и чистую. Что до угрюмца, то он уже пятый день не может поговорить со своим мечом. Он медитирует перед каждым разговором, для которого выбирает чувствами время и всё такое, а в последнее время умудрялся заснуть на середине.

Впрочем, сорок дней его должны были выучить переносить и такое.

Ночь.

Чандрагон, дворец мёртвых.

Шёл седьмой месяц, исхлёстанный дождями.
- Мне подобрать гостиницу?
- Подбери. Встретимся ночью... Может быть.
Дейдара долго дремал. Густая синяя резьба с позолотой, медь, бронза, алый бархат, музыка игорного дома внизу и шорох нарядов куртизанок окружали его сон.
Но спустилась чёрная ночь, запах дыма и треск огня вспугнул его.
Он спрыгнул с банкетки, взглянул в окно. Замер, его пробрали холод и дрожь - город горел, зарева вспыхивали за его пределами.
Водоворот сражающихся тел у замковой горы.
Дейдара подошёл к сумкам, но нашёл их пустыми.
- Тенгу-но-яро...
Выпрыгнул в окно, замер, вцепившись в стену. Кровь на улице бурлила. Ступил мрачно на неё. Шёл тихо. Огонь бросал отсветы на кровь. Мертвецы лежали везде, везде.
Вдруг услышал заплетающийся шёпот шагов. По серебряно-чёрному кимоно мерцали искры. Высокие гэта, снежно-белая кожа, высокая причёска, рубиновые шпильки. Рукой она зажимала разорванный бок.
Неживые холодные глаза его заворожили.
Последний её шаг носком внутрь...
Дейдара осторожно прислонил её к стене дома.
- Где Сасори-но-данна? - Прошептал он.
Ноги несли его уже туда, где в змеевидных отсветах огня ярились тени. Демон кружился среди живых, вихрь серпов и игл, быстрый и многорукий демон.
От чакры жгло руки. Здесь дрались ниндзя и среди оттенков сил он учуял...
Дейдара споткнулся о труп, рассмотрел высверк в стороне и прошипел слово победы.
Глины он уже не держал, взрыв потонул в сверкающем багрянце побоища. Детали взмыли и скрылись в обломках.
- Проклятый Акасуна... Какого тенгу... Взглянул в небо.
Страшнее всего было то, что добираться до "проклятого Акасуны" предстояло пешком. И... Бегом.
Внутри... Всё сжималось от невозможности повлиять, остановить. Вон в стороне две неживые тени, вон два десятка шиноби, это главная площадь, это барикады, это страшно в огне и крови.
Загрохотали пушки, застрекотали пулеметатели и ударами сердца вздрагивали бомбомёты. ещё несколько смертей вынеслось из переулков, сгоняя в котёл простых людей, солдат и шиноби. Он отпрыгнул пронёсся, прижался к баррикаде. Марионетки... Это.. Марионетки его...
Он развернулся. Всё сражалось, а за ним стояла кукла, похожая на господина Сасори.
-Это ведь первый раз, когда ты видишь войну. - Сказала она. Не спросила.
Она сделала шаг и прижалась к нему. Поднятой деревянной рукой, её тыльной стороной нежно коснулась его щеки.
Пальцы её сжимали в кисти его руку.
Она наклонилась над ним, по-неживому улыбаясь, поцеловала скулу.
Огромная кукла, истыканная оружием, раскидала отряд ниндзя позади, ударила одного водяным хлыстом. Сверкнуло, и она пропала.
"Он сражается и в одно время говорит со мной".
Вскинул руку, обманул движение куклы и пробил её грудь сжатыми пальцами, навылет.
Марионетка улыбнулась и дернула его на себя, прижала локоть, не давая вырвать руку из её груди.
- Да, к слову, это ты разбил одну мою марионетку. Придётся наказать и проучить. Один напарник... Младший напарник не должен сметь мешать своему старшему.
- Дай высвободить руку, - проворчал Дейдара.
Он рванулся тигром, когда кукла вскинула его на руки, но пообещал, что прибьёт Сасори, когда колючая цепь прижала его шею.
- Мы... Сейчас к вам? - спросил он марионетку.
Но его сбросили на застеленное чёрным ложе в уцелевшем от огня борделе.
Дейдара с ужасом наблюдал мёртвых куртизанок, как раздавленные цветы пачкавших чёрным пол.
- Придётся подождать, спросил он, вырывая руку из деревянной груди и рассматривая длинные порезы.
Он вскрикнул, когда кукла вдруг прижала его, засипел, когда сжала его горло пальцами, когда в него ворвались поцелуем.
Он был ошарашен, его движения в конечностях перестали быть послушными.
"С ума Сасори съехал?! Кровь бросилась в голову?"
Если для Акасуны всё было врагами, он мог жаждать и напарника не оставить целым.
Жарко, гарь в горле, тяжелая марионетка, острый свист, дерево на коже ноги. Рука прижала волосы.
На бёдрах будут жуткие синяки. Что он делает? Сколько осталось чакры?
Боли между разведёнными ягодицами он уже не почувствовал.
"Кац!" Взрыв, разгоревшийся свиток и кровать.
Клон был без ноги, он взорвался с куклой. Дейдара, полный отвращения, сдирал штаны с какого-то нарядного мертвеца. Они не были и застёгнуты.
"Теперь я без клона. Да, Акасуна... Разукрасил ночь".
Дейдара сжал в руке второй оторванный от клона кусок глины, выбежал на крышу, подбросил в воздухе ночного мотыля и вскочил на его загривок.
Они поднялись в удушливый воздух, ещё выше, где дышал бездушный ветер, где огненные котлы и нити дорог казались рассыпанным огненным бисером.
Потёр бедро, задумался.
Всё равно, что бы ни пыталась сделать кукла, придётся найти напарника.
Направил мотылька вниз. В роскошном городе всё было уже кончено. В центре блестели кровь и вода. Кто-то затушил огни.
Дейдара спрыгнул.
Тусклым золотом блестели перед колонны храма. Он зашёл, бросив взгляд на опалённых стражей.
Прошёл мимо мертвецов к статуе многорукой богини. Золотая и чуждая, она смотрела, как по тёмному блестящему полу к ней идёт ниндзя, как вползает за ним уродливое и прекрасное белое нечто, как он залезает на её колени, сворачивается и засыпает.

Он нашёл Сасори во дворце. Когда он шёл мимо них, понял, почему "Ака Хиги но Соэн". На алом не была видна кровь. Провожали взглядами, они, жуткие стражи владетеля сокровищ.
Вишня у его губ, тёмный след и блеск. Высокой тёмной марионетке шёл коричневый шёлк с крапом серебряной пыли.
Акасуне шёл шёлк тоже, и его губам винный след - тоже.
И ему шло быть обнятым страшной рукой, и выгибаться под касанием губ высокой марионетки тоже.
- Уйди, Дейдара, - прозвучало. - Ты лишний.
Ушёл и сидел на крыше с мотыльком. Всё пахло кровью и луна поднималась в малиновой дымке.
Вернулся спать к золотой богине, и разбудило его жёсткое касание.
И голос господина Хируко.
Было пора продолжать путь.

Гори-гори лампа, долго тебе бросать тень на ручку. Ночь и бумажный шелест привычными стали.
Ночь, прежде ты кровь поднимала творить, теперь, отбирая вновь сон, зажигаешь внимание к старым делам.

... Ну разумеется. Другое на кончике языка, а старое - на острии ручки. Что тут? разъездной судья? Запомнился, но нет, дальше, в сражения и подвиги.
Тенгово крыло.

В этот раз я в сомнении ннасчёт этой яркой личности, которую надо сравнивать. Может, кое из кого выйдет составить другую пару, резервную?

Прекрасная ночь. В конце, при первом свете, всё будет... завершено.

А потом? Потом день, когда надо радоваться.

.

Можно сказать, что в уме я болтался по тёмным, пусть и освещённым улочкам, шатался возле лавок, ночевал на чердаках и вообще выполнял низкую шинобскую деятельность.
Хотя я и добрался до дома, настроение у меня ещё дикое. Обрывочно, как из другого мира помню, что ради окасан я соорудил нечто, изрезав киви, апельсины, бананы, груши, красное и зелёное яблоко, издробив миндальный орех, и, закрыв глаза, облив это йогуртом двух видов.
За что дайфу доно похвалил. А окасан показали штуку для вырезания яблочных сердцевин.

Не знаю. У дайфу-доно острые ножи, и их хватает.

В другом ночью я творю, через дня полтора решаюсь посмотреть и затем чувствую, что из творения придётся выбрать одну суть, или пройтись по нему получше.

Обнаружил, что доно даже у тенгу на крыле не превращается в более далёкого. Для сердца он рядом, что не заставляет меня выполнить "творческий должок" перед ним. Передо мной три вершины. Первая, сразиться с сенсеем. Вторая разорить что угодно и вытащить оттуда что-то особенное. Номер три. Приехал Американский Друг.

Наверное, придётся встретиться, заодно узнать у своего организма, что он ещё терпит кроме Того Самого Коньяка, сакэ и теперь кофе.

Яре да. Какое лето горячее, а?

Резиденство начинает открывать тайники. Я так и думал, что оно найдёт связь с этой религией, но не мог предоложить, что с такой грязной. Впрочем, цветок лотоса.
И цветок взрыва. Он рождён из глины, у них из вещи, которую бы я глушил в себе.

А.

Дайфу-доно. Мне кажется, в этот раз я лучше выдержал разговор. Рад, что они со мной разговаривают.

У окасан обо мне страшное представление!

Что я не расстилаю постели для сна, а равно сплю в одежде, ничем не питаюсь, а если питаюсь, то не мою ничего.

О. Ну... ну они меня редко видят. Правда я же ничего такого не устраивал... За что?

Нет, они очень по-доброму. Ну. Ну хорошо.

Позавчера Шась и пёстрый пушистый кот враждовали. Кот убежал от меня, выгнутый, весь ёршиком, смешно сверкая пятками.
Вчера Шась и бело-черная кошка были недалеко друг от друга. Бело-чёрная кошка тихо и отрывисто мяукала, когда Шась захотела удрать от неё домой, и ещё некоторое время они сидели недалеко друг от друга.
Сейчас тоже так. Между ними четыре шага, как если бы они общались.
Иногда Шась торопится прочь, и её догоняют. Шась не очень довольна, и тогда они ещё сидят шагах в двух друг от друга. Потом расходятся.